Читать онлайн книгу "Солнечный ветер. Стихи и пародии"

Солнечный ветер. Стихи и пародии
Наталья Тимофеева


Книга получилась спонтанно, автор давно всё сказала и миру, и самой себе. Но время бежит, облекаясь в новые формы и средства выражения. Возможно, надежда послужить русской словесности не окажется пустым мечтанием, и книга пригодится тем, кто болеет за родной русский язык.





Солнечный ветер

Стихи и пародии



Наталья Тимофеева



© Наталья Тимофеева, 2022



ISBN 978-5-0055-9664-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




Солнечный ветер


Солнечный ветер летит к земле, —
Долог ионный путь.
Мир ненадёжный лежит во зле,
Вод истекает ртуть.

Люди помечены, будто скот,
Ядом наполнен свет.
В ногу с войной человек идёт,
Тает последний след.

Не остановишь, не отведёшь
Этот людской табун,
Им дирижируют страх и ложь,
А иногда – бодун.

Близко обрыв и грозит полёт
Вниз стать победным днём:
То ли сгорит, то ли вмёрзнет в лёд,
Общий разрушив дом.

Сколько пространству терпеть обид
От недостойных дел?
Голос вселенной давно дрожит,
Скорбен земной удел.

Солнечный ветер спешит сюда
Три невозвратных дня…
Жизни, ломаясь, трещит слюда,
Разуму не родня.




Непогода


Морось, морок, непогода,
Тёмен день и чёрен сад.
Солнца жёлтая жеода
Всю неделю прячет взгляд.

По унылому просёлку
Ветра катит колесо,
В дымоходах плачет горько,
Навевая зыбкий сон.

Словно таинство земное,
Смотрит зимняя тоска.
Время жизни неживое
Вскользь касается виска…




При конце мира


Координаты времени обманны,
Вчера и завтра слиты воедино,
А небеса лежат, обетованны,
Над нашей ойкуменою звериной.

Бараны мнимой избранности рады
И метку князя мира носят гордо,
Кричат о непокорных: «Вот же гады!
Надвиньте маски на тупые морды!

Вы нас подвергли смерти неминучей!
Вы надышали нам своих бактерий!»
От чудотворной жижи шибко пучит,
Она покруче будет, чем дейтерий.

У уколистов славные приколы,
Они на воду дуют через маски,
Зато без страха ходят в мегамоллы,
В кино и рестораны – без опаски.

Но сильно им мешают «гены Бога»,
Они хотят исправить этот промах,
А времени прошло совсем немного,
Ещё от жижи нет побочек новых.

Зато есть дивный вирус, старых пуще,
И, говорят, он не боится хлорки,
Ему всеядность дикая присуща,
Он марсианской, а не местной сборки.

Поэтому лишь жижа – панацея,
Её с утра впендюришь и свободен,
И смотришь на не колотых, зверея,
К защите от любой заразы годен…

Чего уж проще, лоб подставить сразу
Под чёртову печать, а Богу – фигу,
И, следуя глумливому приказу,
Восславить в мире нового владыку!

Антихрист уговаривать не станет,
Он жаждет добровольного признанья.
Пока Творенье он не испоганит
И не изменит грешного сознанья,

И не разделит люд на два враждебных
Друг другу злобных лагеря военных,
Он множество наделает «целебных»
Вакцин для всех убогих и ущербных.




На дне


Лес ограблен до нитки, в безлиственном царстве зимы
Лишь сосновая хвоя сияет, от влаги лоснясь,
А над долом пустынным висят тучи цвета сурьмы,
И ветвей на просвет, словно углем, очерчена вязь.

Скуден лик декабря, неприветлив и пасмурен день,
Ненадолго проглянув, скрывается солнечный диск
В одинокой пустыне небес, и его галоген,
Озаряя поля облаков, смотрит, как василиск,

На бездонный колодец веков, что мотают спираль
Вкруг того, что назвал человек гордым словом «прогресс».
И ему ничего в этом мире безумном не жаль,
Где пласты за пластами земля всё мертвее на срез.

Человечество жадно хватает последний эфир
И в последнюю воду отходы отравлено льёт,
И плевать ему, скудному сердцем, на будущий мир,
Где потомков его эвтаназия разума ждёт.

Из концлагеря духа для сдавшихся выхода нет,
Люди больше не люди, а цифры без душ и имён…
Но молчат раболепно и ждут, что получат в ответ
На покорность свою похвалы упоительный звон.

Но не будет прощения им ни теперь, ни тогда,
И пучина времён похоронит в себе навсегда
Вместе с утлым прогрессом бесславные эти года,
Где никто не открыл против подлости рабского рта.




На смерть друга


Он лежал, как живой, и казалось, сейчас улыбнётся.
Смерть, не тронув лица, обездвижила грешную плоть.
День понуро молчал, в облаках упокоилось солнце,
Лишь под куполом храма незримо таился Господь.

Ладан тёк с солеи, укрывали цветы облаченье,
Руки Божьего сына сжимали серебряный крест,
И четыре священника заупокойное бденье
Совершили над гробом, отдав иподьякону честь.

Люди молча стояли у стен, кто-то, плача, молился,
Почернела вдова от бессонных и скорбных ночей…
Мир живых с миром мёртвых в веках много раз породнился,
Но привычны не стали друг другу и в сонме смертей.

А потом повлеклись на кладбище бензиновым цугом,
У разверстой помедлив земли, попрощались навек
С мужем, дедом, отцом, иподьяконом, подлинным другом —
И со всем, что вместил в себя этот родной человек.

И декабрь поглотил его хладным и глинистым чревом,
А душа полетела, в далёкие дали спеша,
Где Спаситель Христос и Пречистая Светлая Дева
Собирают Своих, чья исполнена веры душа…




Будущее в снегах


Луга зимы сияния полны,
Слепит глаза от белого мерцанья.
Бархан горы, как всплеск большой волны, —
Волшебная стихия мирозданья.

Ни ветерка, лишь солнечный обвал,
От яростного света тает мякоть
Пушистого покрова, и вокал
Капели заставляет зиму плакать.

Собаки лают, их понятна дрожь,
Судьба цепная так немного значит,
И, как пространство лаем ни тревожь,
Оно тебя от фатума не спрячет.

Придёт судьба и выпятит кадык,
И взглянет на ничтожное бахвальство,
И все умрут – от смердов до владык,
Ведь смерть – такое старое лекарство

От суеты земной и от невзгод.
И до смешного мне понятна тщетность
Великих бедоносцев. Новый год
Несёт лишь разбитную безответность

В знакомом шуме вспыхнувших петард.
Собаки – громче, яростней восторги
Безумствующих столько лет подряд
В неистовстве и пьянстве диких оргий!

О, новый мир! Что нового в тебе?
Ты – продолженье глупости извечной.
Нам Истина откроется в борьбе,
А это путь к свободе бесконечной.

Но воля человечества в свисток
Ушла, усилив властность виртуала,
И ждёт сознанья чёрный воронок
Всех тех, чья совесть нынче подкачала.

Земную роскошь света и снегов
Заменит глушь из черепной коробки,
Где электронных множество божков
Суть человечью вынесут за скобки.

Свой род ведя «от диких обезьян»,
Стеснений чужды и к беде брезгливы,
Скорей они уверуют в обман, —
Возвратные к «истокам» нарративы.

В искусственных мечтаниях двоясь
Меж домом и придуманным соблазном,
Душа живая потеряет связь
С Творцом в своём препровожденье праздном.

А после бездуховный человек —
Мешок с костями, кровью и навозом —
Удобрит землю, временный ковчег,
И безымянным сбудется курьёзом.




Явление Спиридона Тримифунтского в Греческом храме


В храме пел прилежно хор монаший,
Голоса сплетались в общий звук.
Ладан плыл, а над причастной чашей
В алтаре мелькали кисти рук
Иерея. Было всё обычно,
Люд хожалый свечи запалял,
Дьякон возглашал «премудрость» зычно,
Истово крестился стар и мал.
Кто-то, отмахнувшись от дремоты,
Жался у простенка, кто-то сел
И, тихонько повторяя ноты,
Взор от ликов оторвать не смел,
Вдохновенно глядя на святыни…
Вдруг в притворе распахнулась дверь,
И явился старец посредине
Главного прохода. Словно сфер
Тихий звон раздался, словно ветер
Пробежал по замершим рядам…
Ко всему привычные на свете,
Люди не привыкли к чудесам.
Да и чудо ль это, – старец в шапке
Из соломы домиком, в руке
Держит флейту. Лишь в его повадке
Нет того, что в нашем мужике
Можно распознать, как оттиск чванства,
Прост старик, спокоен и красив,
И его нездешнее убранство,
Флейты незатейливый мотив, —
Всё небесным веяло покоем, —
Замерли и жесты, и слова, —
Он шагнул в алтарь и… что такое?
Вдруг исчез. И шёпотом молва
Прокатилась в храме оглушённом,
Под кадила серебристый звон:
«Чудо, чудо!» Взорам изумлённым
Здесь явился отче Спиридон…
Чтобы люди знали: есть надежда,
Есть целитель скорби, ран и бед.
Мир без света Божьего кромешен,
Жизнь без Бога – видимость и бред.




По следу сна


По следу сна и послевкусий ночи,
В клещах железных холода и тьмы,
Духовные приоткрываю очи,
Как узница в объятиях тюрьмы.

И страшно видеть мне одно и то же:
Бесформенное чучело зимы
В сердцах людских, и дрожь бежит по коже
В предчувствии разора и чумы.

Никто не знает подлинного страха,
Живя в силках глобального вранья.
Издохла под слонами черепаха,
Основа развалилась бытия.

Отравлен мир и химией, и злобой,
Химеры полонили этот свет.
Одни хватают блага жадным зобом,
А у других, порой, и хлеба нет…

Что Господу предъявят людоеды?
За гранью Суд над душами другой.
Но на земле не все случились беды,
И скоро выйдет дьявол на разбой.

Три года с половиной будут страсти
Кипеть. Изнемогая от любви,
Восторженно адепты новой власти
Купаться будут в пущенной крови

Себе подобных. Убивая души,
Уже давно крепчает в мире ложь.
Насилие над личностью – удушье,
К бесовской твари ключ не подберёшь.

Как холодно среди людского срама,
Где трусость победила ум и честь!
Близка Армагеддона панорама,
И труб подземных громыхает жесть

То тут, то там, но заложило уши
У биомассы, и пусты глаза,
Глядящие на тех, кто правду душит,
Они и были «за», и стали – «за»!

По следу сна и послевкусий ночи,
В клещах железных холода и тьмы,
Духовные приоткрываю очи,
Как узница в объятиях тюрьмы…




Зимняя гроза


В круговорот времён включая знаки
Высоких в недоступности небес,
В вечерней тьме белёсая, как накипь,
Тягуче дымка накрывает лес.
Тяжёлые, лиловые, как гроздья
Гневливого погодой декабря,
Плывут, в холмы вбивая молний гвозди,
Дождём со снегом нехотя соря,
Бесформенные тучи – афалины
Из океана бесконечной мглы,
Меняя очертания картины,
Чьи краски без того уже тусклы.
Лениво ветер в бок толкает тучу,
Как мать-корову маленький телок,
И уползает вместе с ней за кручу,
И к следующей мчится со всех ног.
И так, перегоняя тучи к югу,
И вслушиваясь в зимний гулкий гром,
Объял поток небесный всю округу,
Не позволяя ей забыться сном.
И то ли наяву, а то ли в грёзах
Весь мир поддался проискам зимы,
Запутавшись в обманчивых прогнозах,
Сбив с толку все учёные умы…




Ни Бог, ни царь и ни герой


Вы ждёте Бога и героя,
И выкликаете царя.
Но сами, так немного стоя,
Надеетесь на Бога зря.

Ему сердца открыты ваши,
Как вы ни прячьтесь, знает Он,
Что вы, рабами денег ставши,
Себя поставили на кон

Во имя благ земных. И, видя,
Что бесполезно к вам взывать,
Не стал вам байку о ковиде,
Как недотёпам, разъяснять.

Вы сами так давно с усами,
Что было б попросту смешно
Встревать меж вирусом и вами,
И Бог в сторонку отошёл.

Кто думать не желает вовсе,
Тому и совесть не судья.
Всё остальное будет после,
Но это не увижу я,

Надеюсь, вашего паденья
Миную горький переплёт,
Не окажусь за нераденье
В кипящей гуще тел и вод.




Ещё вчера


Ещё вчера слепили блеском горы,
Ложилась плотно снежная кошма,
И солнечные иглистые споры
Втыкала в землю белую зима.

А нынче затвердели снега комья, —
Подтаяв за ночь, пух схватился льдом.
На ветках яблонь – графика воронья,
И птичий грай, повисший над селом,

Как голос свыше, будит и волнует…
Что будет дальше? В дебрях декабря
Южак, резвясь, долину освежует
И обнажит окрестные поля.

Недолгим будет белый бал предгорья,
Лишь на вершине, в полных закромах
Лавин – грядёт великое застолье
Зимы в её искрящихся снегах.

А после, после… Шипка и Бузлуджа,
Смахнув с себя забвение и сон,
Громадой грозной, парой неуклюжей
В весенний опрокинутся трезвон.




Недвижима ночи густая смола


Недвижима ночи густая смола,
Объяла вселенную чёрная мгла.

Во тьме непроглядной не видно ни зги,
Неслышимы тяжкие века шаги.

Пространство молчит, как молчит пустота,
Лишь времени давит на землю пята.

Что было, забыто, что будет, минёт,
Как нечет несчастлив, так радостен чёт.

Смешалась мука, словно мука, с песком,
И каждый безумен, и в бездну влеком.

И в глупых надеждах приходит рассвет,
Жесток и кровав, и никем не отпет…




Ждут снега пегие холмы


Ждут снега пегие холмы,
Ерошась травами седыми,
И тяжелеют облака,
И тащат с севера озноб.
Темно уже часам к семи,
И ночь глазами неживыми
Глядит на землю сквозь века…
Зима готовит свой салоп,

Стряхнув с мехов ночную моль,
Остатки мусора и пыли,
Она несёт из закромов
Наряды, что белым белы.
Она со вкусом входит в роль,
В которой на лету застыли
Слова из множества томов,
Что скрыты в дебрях полумглы

Ушедших лет, ушедших зим.
Совсем ей старость не помеха.
Её хрустальный кринолин
Звенит в набрякших облаках.
Она грозит перстом своим
Земле, готовится без спеха
На бал декабрьских смотрин
С улыбкой тонкой на губах.




Смутное время


Что за смутные времена
Наступили на этом свете?
Это сговор или война?
Пострадают ли наши дети?

Да. Война. Пострадают все.
Нет ни крайних, ни виноватых
В этом чёртовом колесе,
Где у всех голова из ваты.

Эй, народ, ты забыл, что жив,
Что никто над тобой не властен?
Ты-то сам не устал от лжи
Власть имущих бандитской масти?

Ну и чёрт с тобой, будь скотом.
Блей неслышно! Поставят к стенке,
Заклеймят и одним гуртом
В ад погонят. Таращить зенки

Будешь после, да поздно выть,
Коль с живого содрали кожу.
Если дурень ты, нечем крыть
Перед теми, кто жизнь итожит

Человечества. Это край.
Дальше только рубеж последний —
Жатва. Полнится урожай,
Человечьей конец обедне.

Индивидуум ты вчерне,
Раз не смог постоять за правду.
На войне ведь, как на войне.
Сам ты дьявольскому раскладу

Был покорен, как подлый раб:
Промолчал и забился в угол…
Оправдаешься? Скажешь, – слаб?
Не смеши. Чёрт готовит уголь

Для «любимых» своих друзей,
Кто клеймо добровольно принял.
Лучше всех удалась затей
Человеческая гордыня.

Отрешившись от Бога, всласть
Словесами пустыми бредя,
Под антихристову власть
Пали дружно под звуки меди.

Ни отметины, ни следа
Не оставит в земном приделе
Эта будущая беда,
Что живущие проглядели.




Солнце ниже, воздух холоднее


Солнце ниже, воздух холоднее,
На лозе алеет ломкий лист.
Ветер всё напористей и злее,
И ноябрь в рассудочности ист.
Он уже не ждёт себе поблажек,
Разорён до нитки и уныл,
И мушиных толчею ватажек
Паутинный занавес сменил,
И на нём поутру виснет иней,
Вся трава седой покрыта мглой,
Горы смотрят каменной твердыней
На долину в дымке ледяной.
Речка к разговорам равнодушна,
Словно заколдована, молчит.
Не течёт, а движется послушно,
В небо полусонное глядит,
Где блуждают призрачные тени
Зимнего грядущего, она
И сама почти мертва от лени,
Предвкушая долгий морок сна.
Но не смертный страх скуёт ей русло,
Зимней подневольно кабале.
Вод весенних разольётся сусло,
Как давно ведётся на земле.




Последние времена


И день, как век, и мало изменилось
От сотворенья мира, до сих пор.
Хранит нас под луною Божья милость,
Её над нами держат омофор
Молитвенники. Но уйдут и эти
Последние рачители добра,
А люди, как потерянные дети,
Взыскуя удовольствий, серебра
И благостного времяпровожденья,
Забудут окончательно о том,
Что им дана свобода от рожденья
По правде жить в миру. Но лживым ртом
Их соблазнит нечистый дух в погибель
Идти, не рассуждая. И тогда
Им не поможет даже Искупитель,
И все навечно сгинут без следа,
Приняв телесно вражеские знаки.
Положен перед каждым хлеб и крест.
Уже готовы вышки и бараки,
А стыд адептов дьявола не ест.
Восшедшие на крест, уйдут неслышно
Туда, где лишь любовь царят и свет,
А выбравшие хлеб, блажат излишне,
Продлится так недолго их банкет!
Отнимется у них всё то, что было
Обретено бесславно в мире зла…
Никто не отвертелся от могилы,
Куда б его дорога ни вела,
Но в Книге Жизни начертанья святы.
Награда лишь единственная есть:
Для тех, кто веры в Бога носит латы,
Готовят пир великий, но не здесь,
В юдоли грешной. Неразменны души,
Коль Божьей искры в них горит огонь.
Когда он козни князя тьмы порушит,
То будет, крест не бросивший, – спасён!




Полдень


Туман, несмелый дождик моросящий,
Почти неслышный и почти грибной,
И день неяркий, к небу восходящий,
Где ни одной кровинки голубой.

Струится грусть за окнами пустыми,
В трубе дуэт огня и ветра густ,
Они поют и с нотами грудными
Дымы печные пробуют на вкус.

А в доме тишина, лишь пёс в дремоте
Поскуливает тоненько в углу,
Да кот мурчит на тарахтящей ноте,
И кошка что-то ловит на полу.

Тепло, уютно, замедляет время
Тягучей лени бережная блажь…
А паучок свой невод надо всеми
Плетёт усердно, высший пилотаж

Под потолком неспешно совершая.
И книга из моих валится рук,
И сон меня полдневный искушает,
Как муху манит в сеть свою паук.

А от кошмы овечьей пахнет шерстью,
В подушках утопает голова…
Как хорошо, когда душа на месте,
И мыслей неразборчива канва…




К народу


Проснись, народ! И, если ты не сброд,
А думающий сын своей отчизны,
Стряхни с себя врага, что кровь сосёт
Твоих детей и не даёт им жизни!
Ты впал, народ, в умильный сладкий сон,
Придумав для себя святое «завтра»,
Но занял самозванец русский трон,
В его руке не скипетр, а швабра.
А ты, народ, как малое дитя,
Всё веришь в сказки, россказни и притчи.
Тебя уничтожают, не шутя,
Но с каждым днём свирепее и прытче.
Очнись же ты, кормилец воронья
И бешеных собак, ты не впервые
За правду почитаешь гул вранья,
За панацею – ярма цифровые!




Последние дни осени


Заграбастал ветер, как бумагу, ворох палой мертвенной листвы.
Снова дописала осень сагу, взяв сюжет из праздной головы.
Все её наряды обветшали, и дождём прошиты кое-как,
На душе лишь холод и печали, и таинствен будущего знак.
Небывало сумрачно на сердце, замирают в воздухе слова,
Ни октав, ни милых птичьих терций, никакого больше колдовства,
Всё предельно буднично и строго. Обнажилась истина, как день.
И одна у осени дорога, и один у осени рефрен:
«Всё прошло, прощайте, аллилуйя…» Золото меж пальцев утекло…
Знобкий ветер, власть свою почуя, споро выбрил землю наголо.




Настроение


Багров цветок зари в закатный час,
Он полыхает над седым Балканом,
И в сумерках таинственная вязь
Теней дрожит под лунным ятаганом.

Ещё не вся листва пустилась вплавь,
Сорвавшись, в реку времени впадая,
И ветер сучья гнет, как костоправ,
И стонут духи леса, умирая.

А может, это стонет вся земля?
Ей холодно сейчас и одиноко,
А впереди декабрь, снега суля,
Уже нацелил ледяное око.

Я не люблю ни поступь декабря,
Ни ложь его укрыть долину снегом…
Который год озноблено дуря,
Он, по пустым лесным скребя сусекам,

Не может раздобыть себе тепла
Хотя б немного, лишь уныло бродит
По лужам из непрочного стекла
И ветры над горами хороводит.

Печально луч последний канул вниз
И сукровицей облако омылось,
И ночи неизбежный эпикриз
Надежды не оставил мне на милость,

Что сон придёт и ласкою своей
Обнимет, уведя в иные веси…
О, эти сны, – клубки гремучих змей
И пришлый страх в дырявой затрапезе!




Безумству храбрых


Маленькое болотце.
Мостик. Под ним – ручей.
В воду ныряет солнце
В вихре своих лучей.

Где-то кричит кукушка,
Счётлива до минут,
Невдалеке церквушка, —
Колокола поют

То неторопким басом,
То рассыпая трель
Засеребрённым гласом,
А на дворе – апрель.

Весело каплют звоны
С тёплых нагретых крыш,
Шумно галдят вороны,
Воздух от света рыж…

Помню картину эту,
Словно ещё вчера
Юность моя победу
Праздновать начала

Над неустройством мира,
Тронута красотой.
И зазвучала лира
В этой глуши земной.

Но пролетели годы,
Пала на сердце грусть.
Низко нависли своды
Тверди, и воздух пуст.

Скученно и невнятно
Жизнь перешла в абсурд
И потекла обратно,
Пресная, как фастфуд.

Что там во мгле таится?
Кто архитектор драм?
В масках людские лица,
Речь превратилась в гам.

Целенаправлен ужас,
Названа правдой ложь,
Мир лицедеев, рушась,
Так на бордель похож!

Разума нет ни грамма
В тех, кто ни жив, ни мёртв,
Под наважденьем «штамма»





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67095661) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения